«Был ли А. С. Пушкин православным христианином? Вопрос этот непростой. В творчестве и жизненном пути гениального поэта были и светлые моменты, и некоторые вещи, которые с традиционной православной точки зрения выглядят, скажем так, не лучшим образом. Это и склонность Александра Сергеевича к карточной игре, и его порой запутанные отношения с женщинами, и юношеское увлечение идеями франк-масонского толка, которые сегодня принять уж точно нельзя. Была в биографии поэта и близость с декабристами,  некоторые из которых были далеки от православия. В быту Пушкин откровенно верил в приметы. Тем не менее священник, Исповедовавший и Соборовавший его перед кончиной, вышел из спальни поэта со словами: «Хотел бы и я так встретить свой последний час!» А император Николай Первый, на самом деле много сделавший для спасения поэта от гибели, отметил, что Пушкин «умер как христианин».

Проследить духовное становление великого русского поэта А.С. Пушкина взялся журналист Владимир Дик. 

«Пушкин – великий мыслитель, и поэтому в мелочах, в чем-то будничном, моментальном он прозревает вечный смысл, но его нужно разгадать. Например стихи, сочиненные ночью во время бессонницы, как этот:

Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня.
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня…
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысл я в тебе ищу…

Настроения беспощадного самобичевания и раскаяния представляются нам преобладающими в его творчестве, потому что оно красной нитью проходит через все его воспоминания и элегии.

Элегия «Воспоминание»

Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.

Поэту были присущи религиозные переживания. Однако и в них Пушкин проявился не только как православный христианин, но и как русский человек, для которого наиболее любимой была  молитва повторяемая в церкви с многочисленными земными поклонами.

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой;
Владыка дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

С любовью воспроизводя мотивы русского христианского благочестия в типах Бориса Годунова, старца Пимена и Патриарха Иова (современника Годунова), наш поэт не повторяет, конечно, насмешливых оговорок других писателей, когда они касаются древнерусской истории. Из его поэм и драм видно, что он считает религиозное настроение древности более духовным, более евангельским, чем настроения современного ему общества, и последнему предпочитает благочестие простого народа русского.

Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут
Зеваючи жильцов к себе на утро ждут, —
Такие смутные мне мысли все наводит,
Что злое на меня уныние находит,
Хоть плюнуть да бежать…
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя…